– Извиняюсь, – говорил он воспитаннику, который из юмористических побуждений наступал ему на ногу.
Корпус в семнадцатом году закрыли, кадетов попросили выйти вон. Джапаридзе пожил дома, проворовался и пошел скитаться по интернатам и детдомам. Вышибали из одного интерната – он шел в другой. Так докатился до Сергиевской. На Сергиевской жил два года и, издерганный, уставший в пятнадцать лет, нашел тихую пристань в республике Шкид.
Первым оправился Цыган. Быстро вскочив с койки и исследовав вблизи милые четвертушки, он жадно спросил:
– Эй, торговка, опять с лепешками вышла. Марш, а не то в милицию сведем! – покрикивал Цыган.
Прозвенел звонок, кончилась перемена. В класс четвертого отделения вошел Косталмед, он же Костец.
– Ах, никто? Ну, так я тебе сейчас укажу дверь, и ты в другой раз без дела не приходи.