— Братцы мои, да у него торчком торчит! — сказал со смешком ленивый голосок за спиной Лучникова. — Вот так маячит! Ай да Степанов!
Разговор шел на ломаном английском, и Таня почти все понимала.
— Дядя Коля, пошли отседа! Номер запомни, бумагу напишешь! — Бабешка запихивала в майку вылезающие груди, подхватывала слетающие с ног шлепанцы — видимо, выскочила из дома в чем была, — но умудрялась притом подмигивать Марлену Михайловичу, да еще как-то причмокивать косым хмельным ртом.
Священник не взглянул на Лучникова, он говорил как бы только себе, но его гулкий голос далеко слышен был: … где будет труп, там соберутся орлы… … и многие лжепророки восстанут и прельстят многих… … претерпевший же до конца спасется… … бодрствуйте, ибо не знаете, в который час Господь ваш придет…
— Уж не хотите ли вы сказать, мадам, что и наши с вами отношения для господина Лучникова не секрет?
— Летчики, — сказал он. — Каравеллы испанцев отправлялись в Атлантику, не зная, что им принесет каждая следующая миля, шли во мрак и туман. Они обрели Америку, но ведь ее могло бы и не быть на месте, мрак и туман поглотили бы их. Таков удел человека — идти к новым берегам. Обретем ли мы Россию, нашу судьбу и мечту? Летчики, отправляясь в этот путь, я хочу вам сказать, что наш мрак и туман гораздо чернее и пространнее, чем тот, что лежал перед испанцами.