— Андрей и Пит! — приветствовал знаменитый продюсер вновь прибывших в дверях «Липпа». — Если бы вы знали, какое счастье увидеть ваши грешные рожи в солнечных бликах, в мелькающих тенях Сен-Жермен-де-Пре. Ей-ей, я почувствовал ваше смрадное дыхание за несколько тысяч метров сквозь все ароматы Парижа. Тудытменярастудыт, мне хочется в вашу честь сыграть на рояле, и я сыграю сегодня на рояле в вашу честь, фак-май-селф-со-всеми-потрохами.
— Очень важное событие, — иронически произнес «Пренеприятнейший». — Прогрессивные силы?
— Ну, знаешь! — задохнулся от возмущения Кузенков. — Ты меня, Андрей, иногда просто бесишь! Ты уж просто рисуешь себе настоящее оруэлловское общество! Ты говоришь, как чужой! Тебе будто бы наплевать на то, какой мы путь прошли от сталинщины, что это стоило нам… таким людям, как я… ты… Где же твой ИОС?
То, что Володечка вдруг вспомнил детство и «Камчатку», показалось Лучникову и трогательным, и уместным. Он помахал Новосильцеву перчатками, но тот не заметил. Репортеры и «папаратце» крутились вокруг его машины, и он явно позировал в своем головном уборе, оставшемся от прежних гонок, — нечто похожее на древний галльский шлем с крылышками. Лозунги СОСа красовались и на его бортах, но трудно было сказать, что больше интересовало репортеров — лозунги ли эти, сам ли легендарный граф или его новая машина.
Тело графа Новосильцева было отправлено во Владимирский собор на мысе Херсонес. Там предстояло отпевание, и туда после окончания приема собирались отправиться все «одноклассники».
Дед явно любовался внуком. В дверях столовой Антон дружески ткнул Арсения плечом. Лучников-средний задержался.