— Держу пари, гадаете, что у меня за акцент. Я швейцарец, герр унтер-офицер. У нас с вами нейтралитет потому я и подошел. В этой жуткой дыре мне приятно поговорить с кем-нибудь на родном языке. Но если вы против, я уйду.
При этом девушка догадывалась, какую ответственность за еще не свершившееся будущее он испытывает. Не зря же все, что он пишет, немедленно передается лично товарищу Берии, и тот просиживает над записями ночами, а потом... она догадывалась, к кому они попадают потом, но не решалась обсуждать это даже с самой собой. Ей очень хотелось дать этому немыслимо одинокому человеку хоть немного тепла, чуточку участия, но как это сделать, она не знала. Как не знала и того, имеет ли на это право. И хотя порой это желание становилось даже излишне сильным и каким-то, хм, ну, слишком женским, что ли, Вера одергивала себя, напоминая, что она находится на службе. Да и вряд ли Юрия интересует какая-то не отличающаяся особой красотой простая девчонка. Кто она ему? Не жена, не любовница, просто сослуживец, вряд ли более...
Вот и проинспектировал, блин, вот и доигрался... в войнушку. Причем в самом что ни на есть прямом смысле. Как там ему в самолете снилось: разгромленная батарея ПТО, и он с последней гранатой в руке? А вот и нет, реальность оказалась куда как более прозаической: их автомобиль вместе с машиной сопровождения просто случайно напоролся на немецкую моторизованную разведгруппу, вступив с ней в бой.
— Понимаю. Может возникнуть некий, гм, причинно-следственный парадокс...
— Ну, например, товарищ Василевский и его официальный советник. Необычный, но надеюсь, весьма полезный и толковый советник.
— Здорово. — Виткин протянул руку к лежащей на столе папиросной пачке. — Можно?