— Значит, пустите в армию, товарищ Сталин? — взволнованно спросил подполковник, уже не удивляясь очередному неожиданному повороту беседы. — Я там, пожалуй, все ж больше пользы принесу.
Правительственные награды, поощрения, прочее...».
Когда немецкие бомбы вздыбили асфальт и брусчатку улиц советских городов и обрушили вниз искрошенный слепой тротиловой яростью камень жилых домов, их товарки разорвались в самой гуще ожидающих отправку эшелонов с горючим, техникой и боеприпасами на Варшавском, Краковском, Данцигском, Кенигсбергском железнодорожных узлах.
— Я должен поставить вас в известность, что вся информация, которую вы сейчас получите, относится к категории высших государственных секретов, способных изменить всю историю страны, поэтому прошу исключить любую утечку и сделать все возможное, что бы эти сведения поступили непосредственно к товарищу Сталину или товарищу Берии. И еще, давайте вначале я письменно изложу самое главное, а потом вам же проще будет вести наш... разговор.
— Иосиф Виссарионович, — Крамарчук впервые решился обратиться к Вождю по имени-отчеству — похоже, ничего, прошло. — Именно о ваших личных ошибках я ничего не писал!
— Верю, — разом потух собеседник. — Просто надоело сидеть, штаны протирать. Помнишь, как армию в девяностых гробили? Как полигони распродавали? И как мы с тобой да с другими ребятами упивались в жопу, чтобы хоть на сутки забыться, не видеть всего этого? А сейчас шанс нам дали, ШАНС, понимаешь. Может, и не все изменить, так хоть что-то. Понимаешь? Нет, все равно своего добьюсь — и на фронт попаду. Так и знай, Крамарчук, попаду.