«Пока еще…» — Сталин не пропускал ни одного слова из тех, что звучали сейчас в его кабинете, но это не мешало ему думать о своем, тем более что и «свое» и «чужое» было об одном и том же.
Смутился, обмер, теряя дыхание и чувствуя, как проваливается в тартарары несчастное сердце.
На подвешенной плазменной панели телевизора крутили какой-то сборный концерт, типа: «звезды восьмидесятых»
— Точно! — Сходу поддержал идею Степан. — Сейчас позавтракаем, и вперед!
«Завтра будет болеть голова, — обречённо констатировал Матвеев, — так ей и надо! Нет, чтобы попасть в математика или, в крайнем случае, в бухгалтера. Угораздило же очутиться в журналисте. И что с того, что у Майкла отличная память? Он же, в отличие от меня, почти чистый визуал, разве что с лёгкой примесью кинестетика. Тренироваться надо — до получения рефлекса. Подтягивать, так сказать, отстающего».
Я брежу? — Спросил себя Ицкович, но уже знал, что это не бред и не сон, и главным доказательством этого факта, как ни странно, было то, что он взял, наконец, полный контроль над телом и психикой того, кто отражался сейчас в зеркале и еще пару минут назад активно засорял голову Ицковича немецкими идиоматизмами, которых Олег в жизни не знал, и латынью, которую, конечно, учил когда-то, но не так что б выучил.