«Как там сказал «наш фашист» ихнему… Штейнбрюку? Если не в певицы, то только в бляди? Верно замечено, партайгеноссе! Очень верно…»
— Олег Семенович Голованов, — представился Ицкович. — Психолог.
— Это так принципиально? — Кивнул старший на флягу.
— Он был в Париже с 10 по 16 февраля. Встречался с военным атташе Венцовым-Кранцем … обед в посольстве … Он там, вроде бы, наговорил лишнего …
— Пятачок!.. Ты… совсем… девочка теперь… девушка… — Олег не мог подобрать слов для характеристики произошедшей метаморфозы. Он помнил интересную, — почти сорокалетнюю, — женщину, а видел перед собой столь юное существо, что дух захватывало, и в эту минуту напрочь вышибало теперешнее знание, что и сам он не тот, совсем не тот.
— Есть кто живой?! — Выдал Ицкович старательно, а главное при свидетелях, заученную фразу.