Поворот канала, еще один — и простор гавани, причем гавани не грузовой, а какой-то… несерьезной. Вроде и большая, а пришвартованы вдоль берегов одни жилые баржи, такие же как у меня антикварные лодки, старые шхуны… а может так и положено было, чтобы ничего современного здесь не держать? Очень даже допускаю.
Вот, следующий остров, чуть в берег не ткнулся. У него как раз здесь такой изгиб, чуть ли не под прямым углом, и правая сторона этого угла как раз мне направление и задаст, приведет в протоку, где уже надо будет налево свернуть.
Слева вплотную были горы, справа, между склонами и морем были зажаты курортные городки, перетекающие один в другой. Названия их попадались на указателях: Фуэнхирола, Беналмадена, Торремолинос. В одном месте я засмотрелся на висящие вагончики канатной дороги, ведущей откуда-то сверху куда-то в сторону берега, и мне стало как-то грустно. Грустно потому, что никогда эти вагончики уже никуда не поедут, не повезут туристов с детьми, никто не будет заполнять пляжи этого места, есть паэлью в ресторанчиках на набережных, фотографироваться у достопримечательностей, играть в гольф в многочисленных здесь клубах. Такое было веселое место, и вот на тебе, всех съели. Обидно.
— Обойдешься, — ответил я, просто отцепив шнур от фаркопа и бросив его на землю. — Бывай, привет семье.
— А что сейчас спрашивать? — вроде как удивился я вопросу. — Ты же с самой Беды больше нигде не была, сравнить все равно не можешь. Ты там за забором ведь живешь, верно? Прием.
Затем Витек помчался к Белякову за рацией, которые здесь заменили телефонную связь, а я остался сидеть в кресле, пытаясь сообразить, с чего же лучше начать. Потом достал из стола несколько листов бумаги, принадлежавшей, наверное, покойному Барыкину, выудил из пластикового стаканчика ручку и начал рисовать схему работы, так, как я ее вижу.