– Илья Юрьевич, ты чего, обиделся, что ли? – оживился Лусенко, когда они вышли из кабинета начальника милиции. – Да ты чего? Отбрехались – и пошли дальше работать. На жизнь надо смотреть проще. – Он заржал, игнорируя хмурый вид коллеги, и повернул в сторону кабинетов УГРО.
– Ну, если только симпатичные, – неуверенно протянул я, добавив: – И не ханжи.
– Не посреди же двора дела обсуждать, – заметил тогда Кирилл.
Заработав руками, я подплыл к лежащему на асфальте молодому мужчине. Это был определенно я, вот только какой-то шутник зачем-то натянул мне на голову парик длиною до плеч, с уродским пробором посередине, на лицо прилепил усы и для пущего веселья переодел в ретрокостюм а-ля бременские музыканты.
– Вера Степановна, объясняю. – Тяжелый вздох, и председатель вновь продолжил: – «Хорошо» в связи с вероятностью обжалования оценки «удовлетворительно» по причине необъективности и личной неприязни одного из членов экзаменационной комиссии. Студент Чапыра сегодня нам уже доказал, что не боится отстаивать свои права, в том числе и путем обжалования неугодных ему решений. Вы хотите скандала? – проникновенно спросил он ее.
Я метнулся в свой кабинет. Кривощеков похрапывал, лежа головой на столе. Схватив приготовленную для меня стопку дел, я вернулся к девушкам.