Но что бы я там себе ни думал, жизнь продолжала идти своим чередом, и пока я на ее течение влиять не мог. Мне еще надо было закончить с выпускными испытаниями, на этот раз по гимнастике. В первый день этих испытаний я пробежал дистанцию в полсотни саженей (примерно стометровка из прошлой жизни, на мой взгляд, даже чуть побольше) за четырнадцать с половиной секунд, десять раз подтянулся на турнике и за минуту тридцать восемь раз поднял туловище из положения лежа на спине с руками за головой. Умотался, не без того, но на второй день пришлось бежать три версты, на что у меня ушло пятнадцать минут, а после не шибко продолжительного отдыха рывком поднимать пудовую гирю, что я смог проделать аж семнадцать раз подряд. По итогам всех этих упражнений Легран определил мое телесное развитие как очень хорошее, но если кто подумал, что издевательства над юным организмом на том и закончились, то напрасно. На третий день я полтора часа размахивал шпагой, а затем еще столько же времени саблей, чтобы получить отдельную бумагу, удостоверявшую получение мною начальных навыков шпажного и сабельного боя по-пешему и, соответственно, пригодность к «обучению бою белым оружием у мастеров, коим проводить таковое обучение власти дозволяют». Кулачные бои в гимназическую программу не входили, Евгений Леопольдович занимался с нами упорядоченным мордобоем в порядке частной инициативы, но право выдавать гимназистам бумагу о прохождении обучения кулачному бою каким-то образом получил, поэтому и таковой бумагой я обзавелся, причем успехи мои в указанном обучении оценивались в ней как отличные. Ясное дело, Мишка Селиванов, получивший такую же оценку, предложил мне выяснить, чье «отлично» имеет больший вес, но это было именно предложение, а не вызов, так что я с благодарностью отказался, признав при свидетелях, что на кулаках он все равно лучший. Да, вот так грубо и безжалостно оставил народ без зрелища (как я понимаю, еще и со ставками обломал), но, как говорится, целее буду.