— Так про Михайлова вся Москва знает, — отец криво усмехнулся. — Невелика новость.
— Мне Рудольф Карлович потом сказали, — глядя в пол, тихо ответила она. — Объяснили, что когда человека таким дурманом травят, он видит как раз то, что хочет. Даже если раньше ни разу и не видал.
А вот это она сильно… Честно говоря, признайся она мне сейчас в любви, меня бы не так проняло. Я попытался призвать свое предвидение, чтобы мое «да» или «нет» не обманули ни ее, ни меня самого. И, похоже…
— Иеромонах Симеон, — назвал себя второй.
Два малюсеньких глоточка, на которые только и хватило моих сил, сделали меня счастливым, и я широко (ну мне так казалось, что широко) улыбнулся.
— Что ж, Алексей, давай, хвались, — добродушно сказал отец, когда я вошел к нему с конвертом в руке.