Это да, помню, еще доктор Штейнгафт всегда удивлялся. Обычно, если жар или кашель, то не больше одного дня держались, да и вообще… Ногу, помню, сломал, лет одиннадцать мне было — уже через полторы седмицы скакал козликом. Вспоминал когда, относил на счет того, что у детей переломы вообще быстро заживают, а оказалось оно вот как…
Стоп. А чем это отличается от того, как скрывает свою одаренность неведомый стрелок-отравитель? Только тем, что ему такое удается, а я об этом лишь мечтаю? Ну да, только этим. То есть, если я научусь маскировать применение своего предвидения… То смогу хотя бы в принципе понять, как это получается у вора! Нет, с таким точно надо обращаться к отцу!
— Есть ли возможность заслужить прощение? — я постарался подпустить в голос сладости, сколько мог.
Я расстегнул рубаху и показал след от ранения. Мишка с полминуты всматривался, те самые пятиклашки из-за его спины тоже пытались посмотреть. Наконец, Селиванов отступил на шаг, приложил руку к груди и наклонил голову.
Да уж, услышанное меня не порадовало. Я хорошо помнил, что открывшееся предвидение изменяло мне пока что один-единственный раз, и было это как раз с Ириной, во время нашего приключения в библиотеке и потом у меня в комнате. Помнил я и то, что когда Аглаю убили, то самое предвидение молчало. Сложить два и два тут было несложно, только результат этого сложения мне более чем не нравился. Я понимаю, что самое простое объяснение далеко не всегда является единственно верным, но других вариантов пока что не видел. Хотя… Если без Ирины и тут не обошлось, зачем, спрашивается, ей настолько тупо подставляться, да еще и мамашу подставлять? Ну хорошо, про Ваньку Лапина и его приятелей Волковы не знали, но не могли же они подумать, что их передвижение в карете вообще останется никем не замеченным? Уж мать и дочь Волковых можно при желании обвинить в чем угодно, только не в глупости, да еще и столь откровенной и беспросветной. Нет, тут что-то не то и не так, как видится на первый взгляд…