— Мальчики, мальчики! — неслось от круга костра.
— Если так, хоть до Оплота довезу, — согласился тот и тут же проорал, — Нооо!
Ухмыляющаяся хитрая рожа Француза все больше требовала кулака и даже ног, обязательно в тяжелых кирзовых сапогах, а лучше всего — кирпича.
После такой проникновенной речи, даже уголовник поежился, а я в глазах брюнетки-милашки растерял абсолютно все очки привлекательности. Она вздрогнула и подняла взор, в котором читалось: «Это же чудовище! Как же, как же я могла так ошибаться?!».
Еще полминуты носорожьего пыхтения, белизны костяшек на моих руках, сжимающих глефу. И повторение про себя дарящих уверенность слов: «атака плюс сорок два… атака плюс сорок два…». А еще перед глазами кровь льющаяся на мостовую и вывалившиеся кишки оппонента. И отчего-то красные-красные пятна на белоснежном фарктуке.
— Да, Саш, понимаю, они сами тогда полезли в бутылку. Ответили за свое по полной программе, но… но можно было не превращать их в пепел. А сегодня ты смогла сдержаться, меня вызвала, не устроила геноцид. И это во время реабилитационного периода! Поэтому ты у меня — красава, чудо ты мое…, — ворковал тот, куда тому голубю, — За четверых чистых, учитывая, до этого без всякой видимой мотивации два убийства, скорее всего, перевели куда-нибудь подальше, и до самого Мертвого сезона на Первой башне, например, куковала. Я же, пока не проведу курс обучения, себе не принадлежу, и не смог бы быть рядом. Не хочу тебя, любимая, терять даже на это время. Встречи наши и без этого коротки, а расставания убивают… Просыпаться без тебя рядом — пытка. Дурацкий закон! Ну почему я не могу жениться на тебе? Сколько мы уже вместе? И все как дети, вынуждены скрывать чувства, прятаться по углам… Бесит. Нет, не так, кроет! И ведь все знают о наших отношениях, но приходится. Закон есть закон… Млятство!