В наушнике щёлкнуло – командир «Танненберга» разорвал связь.
– Дайте мне взглянуть, – решительно потребовала мама и, профессионально поджав губы, вынесла вердикт: – Заживёт, как на собаке.
– Ну, пошли, что ли? – подтолкнул меня студент Миша. – Копать надо…
Я резко встал и пошёл к двери. Пол под ногами качался.
– Мы находимся в центральном изоляторе временного содержания имперской Службы Безопасности, в Берлине, на Земле, господин Фатеев. Как вы это любите называть – застъенкьи гъестапо, – последние два слова он произнёс по-русски, с утрированно-издевательским акцентом.
Но сейчас они растерялись. Они растерялись, привыкшие волочить за шкирки обезумевших от ужаса, растерянных людей. Я от бедра выстрелил прямо в тёмное стекло шлема – возникший передо мной каратель опрокинулся, исчез, а я уже поворачивался к следующему, понимая, что убиваю даже не тех, с кем делил имперский хлеб и носил фельдграу, но отборных хищных тварей, вскормленных человечиной; о да, они тоже лично не виноваты, их такими сделали, но иногда приходится просто стрелять, чтобы дикий зверь не разорвал тебя самого. И мы стреляли.