– Как быстро успели переложить, – пробормотал он сам себе, качая головой.
– Потому что слово «иудей» имеет в христианской традиции слишком неприятные ассоциации. Иуда предал Христа. Вот и на вас эта слава простирается. Неосознанно. Еврей – тоже неудачное слово. Слишком много его клеймили. У людей на слуху всякие пакости, с ним связанные. А жид – и звучит неудачно, и на ассоциации с поляками наводит. А оно вам надо? Пусть поляки сами со своими проблемами разбираются. Полагаю, вам и своих хватает.
– Потому что он грех лишь на первый взгляд. – И дальше Император развернул, ссылаясь на тезисы православного богослова Серафима Саровского, значение термина «нищие духом», как людей, которые никогда не останавливаются на достигнутом. – Таким образом, тщеславие и есть воплощение той нищеты духом, которое ведет в Царствие Небесное. На первый взгляд – грех, особенно в глазах примитивных людей. Но если подумать – одна из высших благодетелей.
Это оказалось возможным благодаря тому, что Анатолий Федорович Кони самым буквальным образом поселился в Зимнем и ежедневно по три-четыре часа работал в паре с Императором над его проработкой. А все остальное время – сам, выправляя формулировки и выискивая подвохи. Разумеется, не в одиночестве, а с помощниками. Но все равно. Темпы получились самые чудовищные по тем годам.
Но вот наконец на третьей «очереди» первый снаряд угодил из спешной корректировки по углу возвышения в дорожное полотно. Прямо перед поездом. Метрах в двадцати пяти перед передовой платформой. Чугунная граната попала между шпал и взрывом выворотила не только их, но и кусок рельсового полотна. Из-за чего состав с неумолимостью парового катка полетел под откос. Ведь его толкало вперед целых три локомотива. А батарея тем временем, не сбавляя темпа, продолжила долбить по летящему под откос составу из всех орудий.
– А потому и спрос с них строже всего! – продолжал он. – Ибо кровь от крови! Кому как не им я должен доверять больше всего? Но ничего просто так не дается! За большое доверие и спрос велик. И если простого человека еще можно простить, то их – нет. Не пощажу. Как бы ни любил и ни ценил. Ибо империя превыше всего!