— Примитив. Беспризорники, швеи по два цента в час и трёхсотдолларовые люди куда страшней — это о социальной несправедливости. Не о некоем бандите, а о Системе, с которой нужно что-то делать.
Говорили много и как-то неправильно — не о погоде и красотах природы и архитектуры, а о политике, о жизни. Алекс прекрасно понимал, что в этом времени так не принято. Женщинам не то чтобы отказывали в уме… но разговаривать о политике и экономике дозволено разве что матронам почтенного возраста из хороших семей. Ну или светскими львицами, хотя последние чаще просто держали некий салон, где о политике говорили прежде всего мужчины. Львицы же в лучшем случае подводили их к интересным для них темам, исключения встречались редко.
— Мда… вот почему я роль втайне репетирую, в подвале у Мопси завываю.
Всеобщего признания и узнавания на улицах нет, но Алекс уверенно вошёл в первую пятёрку самых популярных драматургов Северной Америки и примерно в полусотню самых популярных в Старом Свете. Тем более, что если первую пьесу он творчески украл из будущего, то последующие уже писал сам. Есть чем гордиться.
Ему нужно соблюсти старинные обряды кельтов как можно точнее, тогда Ирландия пробудится. Причём, по мнению невесты, выдавшей всё это с крайне серьёзным видом, пробудится как в мистическом смысле, так и в революционном.
Неведомый Бойл не торопился, выйдя на улицу минут через пять, демонстративно вытирая рот, измазанный чем-то жирным. В левой руке упитанный полицейский держал дымящуюся керамическую кружку, одуряюще пахнущую хорошим кофе. Изрядно засаленная униформа изобиловала пятнами от еды и напитков, и говорила о том, что её хозяин тот ещё неряха.