Трижды в день красномордый, которого звали Никитой Сечкиным, приносил мне еду. Он же и сообщил о скором прибытии во Владивосток. То, что внешне благодаря одежде мы сейчас не сильно отличались, навело меня на одну интересную мысль.
— То, что произошло, никак не может изменить планов его высочества. Это только лишняя возможность показать умение сохранять лицо в любых ситуациях. Так что готовьтесь к завтрашнему маскараду.
— Любой мальчонка в этом квартале наверняка знает, есть ли дополнительный вход в каменоломню, особенно если она давно заброшена.
Договорить я не успел, потому что услышал глухой рык и почувствовал, что лодка вот-вот перевернется.
Обреченность и смиренное согласие с предстоящей смертью были буквально написаны на его лице. Старик пару минут подумал, а затем устало вздохнул и присел на табуретку, которую ему тут же поднесли непонятно где прятавшиеся старухи. Переводчик покорно присел рядом прямо на пол, мне же ничего не оставалось, как брякнуться на уже ставшую привычной постель и постараться принять позу лотоса.
Заявившись в центральный салон-ателье города, я был принят в широко распростертые объятия мастера Моисея Залмановича Фогельзанга. Называть его господином Фогельзангом у меня язык не поворачивался, так что обошелся Моисеем Залмановичем. Сначала портной закатил глаза, заявив, что за три дня построить фрак никак не возможно, но затем закат глаз сменил хитрый прищур, и мне сообщили, что для такого хорошего человека можно и сотворить маленькое чудо. Причем за очень небольшие деньги.