– Этот аппарат уже видел месяц назад. Почему он еще не продан? Что с ним не так?
Ладно, чего-то я в сторону ушел. Так вот, к картошечке на столе поставлены остренькие огурчики, болгарские маринованные помидоры без кожицы, залитые томатным соком. Крепкий, ядреный лук висит в старом чулке над печкой. Его тоже порезали. Теплый черный хлеб и пахучее подсолнечное масло. Взрослым ледяная водочка, а мне вода с сиропом.
Пол паркетный. Ванна и туалет раздельные. На кухне стол и четыре табуретки. В двух комнатах по кровати и платяному шкафу. В гостиной стол и четыре стула. На всей мебели набиты жестяные бирочки.
Мне, например, совершенно не понятно. Боюсь, Лёлька тоже разницу понимает плоховато, но не хочет ударить в грязь лицом.
– Положено. И вот еще что. Чалдон жилку дал, да закончилась она. Может, от него другая осталась? Мы бы от общества отблагодарили.
Назавтра прихожу в конторку, слышу, плачет кто-то. Не по-настоящему, а так… когда женщина хочет показать, что ей плохо и она несчастна. Но через пять минут вновь может улыбаться и хихикать. Такой, понимаешь, дежурно-показательный плач. Иду в столовку обедать, слышу, там наши обсуждают, что из ОБХСС с обыском пришли, директрису трясут. Через час мы уже знали – Зинаида Петровна подлянку всему поселку кидала. Представляете?! Самые дорогие бутылки коньяка, по 18 рублей 62 копейки, она парила в корыте, затем жестяные крышки внизу иголкой по кругу расширяла и снимала. Потом до трети коньяка из бутылки сливала, бодяжила спирт с чаем, доливала вместо отлитого и обратно пробки закатывала. Не одна, понятно. С мужем.