– А адрес где взяли? Я же его никому не давал.
Наши много не пили. На поминках положено принять по три стопки, и всё. Напиваться других поводов хватает. Кроме сотрудников только пара человек из бывших сидельцев помянуть зашли. Оказывается, вместе с покойным чалились. В разговоре даже Гульдена вспомнили. Как тесен мир!
Меня оставили в здании аэровокзала с багажом, а родители пошли к телефону-автомату, позвонить и спросить – сегодня приезжать на работу или можно завтра.
Комарик явно была готова к ссоре, хотя, по-моему, глупо ругаться, если лежишь совсем нагой рядом с парнем в таком же одеянии. Чтобы не ругаться, решил рассказать подруге. Про ее тезку, Алёну из кооператива, и подсобку в столовой говорить не стал, просто побоялся. Вспомнил про Свету из санатория, оно безопасней.
– Молчи, охальник! Думай, что дочке говоришь!
Затем Кузьмич стал дёргать к себе в ментовскую пацанов. Говорил с каждым поодиночке. Понятно, никто ему ничего не сказал. Все молчали, как пионеры-герои. Только как-то само собой получилось, что часа через два у ментов был полный расклад, включая адрес сладкой хаты. Телепатия, не иначе. Узнали они, и что Писарь зассал идти на дело, и что Пушкин сразу послал Генку на три веселые буквы, а вот все остальные ребята хотели, но не смогли. У кого контрольная в субботу, у кого диктант, им никак школу нельзя было пропустить. Кто именно в этот день с температурой пришел на посиделки. Куда ему лететь? Только к врачу. Словом, только один Подснежник свободным оказался.