Вик с трудом разжал руки, отступая. Пламя осело, на прощание лизнув мои ноги горячим языком. Мы стояли в зимнем пустом саду замка Маринер.
Многоножка щелкнула челюстями и упруго распрямилась, как пружина. Она целилась Коре в горло.
Мы с Виком скользили по внешней стороне круга, мимо улыбающихся студентов в жемчужных одеждах, мимо колонн, мимо выходов на балкончики, которые сейчас, зимой, были закрыты. Балкончики шли по всему периметру зала, и потом, летом, когда состоится выпускной бал старшекурсников, можно будет выбегать на них, чтобы подышать свежим воздухом.
Иногда вечерами при неровном свете свечи я засиживалась далеко за полночь, хотя, бывало, руки и спину ломило после тренировки. Некоторым бестиям посвящалось несколько страниц подробного описания, некоторые упоминались вскользь, и тогда я буквально чувствовала, как меня раздирает любопытство. Вот про моргера было сказано только, что его пасть настолько велика, что он может заглатывать людей целиком, но в этом разделе учебника не имелось даже иллюстрации, словно составитель предоставлял нашему воображению дорисовать все остальное.
Куча камней зашевелилась, будто они только выглядели тяжелыми, а на самом деле были игрушками из папье-маше. Но я-то знала, что каждый из них был настоящим. Мои израненные пальцы не давали мне об этом забыть.
И все же Вита настояла на нашем разговоре. Вот так я оказалась сидящей на скамейке в саду. Делала вид, что читаю «Устав», а на самом деле формулы подчинения рассыпались в голове на отдельные слова – я читала одну страницу вот уже несколько минут, но не могла запомнить ни строчки.