– Верни мне амулет от насекомых, – глянув в глаза смертника, протянула я руку и продолжила, заставив замереть от неожиданности обоих мужчин: – Тебе придется раздеться. Совсем. Тут идти близко, можешь накинуть то, что нам сейчас выдаст этот человек, – мотнула головой на упрямого поборника чистоты. – Другого выхода нет.
– Арбалет, – протянул лорд Калахан мне широкий наруч. – Надень его на левую руку, там он не будет мешать.
– Для меня мама обустроила тайное укрытие, о котором никто не знал. Мы с ней случайно нашли старинный план замка, на котором был отмечен потайной коридор, ведущий наружу. Мне пришлось спрятаться. Предполагалось, что она придет за мной, если всё будет хорошо, выпустит. Если же не появится, то нужно было затаиться. Она боялась, Гаспар убьет ее, чтобы добраться до наследства. А следом и меня. Она не пришла…
Лучше бы она сама уничтожила Гаспара! Ненавижу! Как же я его ненавижу! За годы травли единокровным братом у меня не осталось к нему никаких теплых или родственных чувств. Ведь я говорила маме об этом, рассказывала, как он меня обижает, а она грустно улыбалась, утирала мои слезы, гладила по волосам и отвечала, что поклялась на крови не причинять ему вреда. Давно, тогда, когда мы еще не были для него врагами…
– А? – встрепенулась я. – Нет, ничего… Переживаю. Я так боялся за тебя, за твою жизнь, а оказалось, сам виноват в твоем состоянии. И теперь не знаю… Мне можно еще играть на этой гитаре? А если я снова что-то ужасное сотворю? Что тогда?
– Ты, менестрель, скорбь-то свою спрячь. Улыбайся на людях, а горевать будешь, когда тебя никто не видит. Улыбайся, песни пой веселые. Народу хочется радости, тогда и платить хорошо станут. Чужое горе редко кого трогает, у самих бед немало. А вот тех, кто поможет развеять тоску и печаль, снимет тяжесть с сердца песней задорной али музыкой плясовой, ценят и любят. Так что – улыбайся, как бы ни было плохо.