Целую в губы, брови, глаза, симпатичные ямочки на щеках. Снова в губы. Маринка несмело отвечает. Начинаю руками исследовать ее тело. Она не препятствует, но, похоже, испытывает дискомфорт.
— Конечно, конечно. Что ты хотел? — смотрит серьезно на меня. (Ага, мы на ты.)
Подростковые воспоминания про мои катания на лошадях, натолкнули на другие воспоминания из будущего. Песня про коня Расторгуева. Надо вспомнить ее.
Переглянувшись, стали складывать найденное в удобононосимые стопки, обматывали их принесенной материей и перевязывать веревками. Получилось четыре баула. С учетом Юркиного рюкзака и моей сумки — с горем пополам мы могли все это унести, включая высокие иконы. Их мы решили пока спрятать в церкви. Стоит ли мучится из-за сомнительной ценности найденного? Вышли нагруженные на улицу. С этой стороны виднелась плохо наезженная дорога, которую мы раньше не видели. В ста метрах вдоль нее стояли дома, похоже, не жилые.
— Знаю, моя мама стихи его любит. А про жену нет. — Основательно отвечает. И страх в глазах пропал.
— Интересно, она перед своим Вовкой обнажалась? И было ли между ними что-нибудь кроме целований, обниманий? — всерьез меня заинтересовало.