– А какая? – опять спросила Велька, на ответ, впрочем, не рассчитывая.
Да что ты будешь делать! Все Венко да Венко, не идет из головы, и вспоминать не надо – сам вспоминается. Хорошо так от этих воспоминаний, светло. И чувство вины царапает: нельзя ведь, чужой он, для нее никем и останется. И если его то и дело так настойчиво вспоминать, он тоже маяться станет, тревожиться, о ней думать, а им жить надо теперь порознь и долю свою, какую ни на есть, порознь искать…
Зашли они в просторную палату с расписными стенами, с престолом княжеским в дальнем конце, с лавками вдоль стен, бархатом крытыми. Веренея увидели сразу, он лицом к ним стоял. Теперь князь одет был в парадное, в красный шелк и черный бархат, все шитое золотом и шелком. Рядом с ним, по правую руку – его княгиня, должно быть. Заледа, Яробрана матушка. Красивая…
Теперь на ее сердце только и бывало тепло, когда она просыпалась с мыслями о Венко. Не хотелось его забывать, хоть и надо было.
Но ей, Вельке, старшая волхва резы рассыпать не запрещала, хоть не могла не понимать, что она может. Нельзя – так сказала бы. Ей, княженке, сказала бы, а не княгине.
Те четверо красивых и веселых парней не казались ни несчастными, ни хоть как-то удрученными судьбой.