Инквизитор достал какую-то порванную папку. Через десять минут я почувствовала себя клеем-карандашом. У меня остался не только порох в пороховницах, сопли в соплах и залежи клея в складках платья. Я щедро подклеивала переплеты, склеивала папки, бумаги и даже книги. «Моя ты умница!» — ласково произнесла старенькая школьная библиотекарша, глядя на подклеенные учебники. — «Почти как новенькие!». «Спасибо, я старалась!» — скромно ответила я, вспоминая, как каталась с горки на своем портфеле битком набитом учебниками, а потом, высунув язык, подклеивала их. Не отказывать же себе в удовольствии!
— И кто это у нас такой вежливый? — поинтересовался Альберт, снимая очки, потирая переносицу и отбрасывая волосы за спину. — Давай, рассказывай, не стесняйся. Что у нас на этот раз? Пятнадцать часов, двадцать четыре минуты и сорок одна секунда. Чай будешь?
— Ты оштрафована за то, что соришь в неположенном месте, — услышала я знакомый голос. Отряд инквизиции отправился дальше патрулировать, оставив нас наедине. — Тебе что? Персональную урну поставить? Я организую.
— Домой? — возмутилась я, окончательно теряя терпение и глядя на часы «наоборот». — Мой дом в другом мире!
— Вам, с вашим диагнозом лучше поменьше разговаривать, — ответил врач и от души хлопнул дверью. Через десять минут бабульке внесли подушку и одеяло, в которое она с наслаждением укуталась. Она сидела и смотрела в окно.