«Он нам апельсины принес?» — оживился ангел, вспоминая, с чем мы обычно ходили навещать «болящих». Апельсинами не пахло. «А почему он с пустыми руками?» — разочарованно вздохнул ангел, не видя ни шоколадки, ни апельсинов. «Он принес «звиздюли». Не переживай, нам тоже перепадет!» — хмыкнул демон.
— Я тебе это сейчас на голову вылью, — мрачно заметил канцлер от магии, глядя на обои и треснутое стекло. — Жри, давай, не стесняйся.
«Кхе-е-е-е!» — подавился Опыт. «Мамочки!» — простонала Любовь, закрывая глаза. «Это все ты!» — вздохнул Опыт. — «Народная Любовь!». «Что? Я — Народная? С каких это пор? Ты не путай! Я Любовь Всей Жизни!» — возмутилась Любовь.
— Помолчите. Мы сами разберемся. Показания будете давать потом, — очень громко перебил меня инквизитор. Нет, это не Альберт.
Моя жизнь напоминала унылый сериал, темпы съемок которого уже приближаются к прямому эфиру. Бедные актеры в очередном сезоне уже ползают на коленях за алчным режиссером, умоляя его дать возможность сходить в туалет, нормально поспать и покушать, но опытный «сериальщик» отказывается в сто пятьсот первый раз убивать любимого героя даже на пять минут экранного времени, чтобы не вызвать бурю негодования. Поскольку название сериала еще слабо ассоциируется с «фу!», а каждый герой умирал каких-то жалких пять — шесть раз с последующим чудесным воскрешением, режиссер, посасывая очередной палец, понимает, что нужно ковать, пока куется, потому что скоро оно никому не будет нужно на… Куй железо, пока горячо.
Наверное, на мою душу попала капелька этого клея, намертво приклеив ее к душе того, кто сидит рядом и чья большая рука покоится на моих коленях. Моя рука казалась такой маленькой по сравнению с его рукой, и меня это почему — то умиляло. Альберта, очевидно, тоже, потому что он обращался с ней так, словно, одно неверное движение и мне обеспечен перелом в трех местах.