– Не за что, звоните в Смольный в любое время дня и ночи! Держитесь! Да, мне с товарищем Киселевым еще поговорить надо.
Командир боевой группы, названной так по его фамилии, удивленно выгнул брови, пораженный сообщением. Невзрачный австриец лет сорока с небольшим отличался среди командиров моторизованной пехоты Вермахта очень редкостным терпением, упорной настойчивостью и предвиденьем. И совсем не подходил по темпераменту, как считали многие офицеры, включая его непосредственного командира, генерал-майора Франца Ландграфа, для чрезвычайно маневренных танковых соединений. Но полковник Раус за эти 18 дней войны с Советами доказал обратное, умея найти правильное решение и с честью выйти из казавшихся безвыходных положений. И он сам верил в свою звезду – слишком часто его фузилерам удавалось захватывать мосты внезапным броском, настолько молниеносно, что большевики не успевали ничего предпринять. Действовали дерзко и храбро, а потому, что полковник никогда не сковывал инициативу подчиненных, всегда четко ставя задачи, исходя из принципа «каждый солдат должен знать свой маневр».
– Есть в 22-м корпусе наследство от эстонской армии. Снарядов на пару дней боя, но это по нашим, сухопутным меркам, а потом взрывай орудия – выпуска больше не будет. А вам, думаю, надолго их боеприпасов хватит. Я эстонцам два дивизиона наших гаубиц отдал, а так и вам что-то перепадет взамен от них на нужды флотилии. Вас такой вариант устроит?
– В горячке не то что в горло, другое откусить можно. – И Гловацкий пояснил, что он имел в виду, с самым серьезным видом. Молодой капитан тут же прикрыл рот ладонью, чтобы не расхохотаться, видя суровость генерала. Но все же хмыкнул, но тут же подавился смехом. И молча протянул китель, тот старый, что был на нем.
Помкомвзвода 82-го пулеметного батальона старший сержант Власьев Островский УР
Ватутин пробежал по ним глазами, медленно прочитал напечатанный на машинке текст. Удивился прозорливости подчиненного, сам об этом только думал, а тут уже готовый вариант, который нужно лишь немного подкорректировать.