Вызов в Псков не сулил для него ничего доброго. Два часа назад в Остров пришла телефонограмма за подписью члена Военного Совета фронта корпусного комиссара Диброва. Для него самое высшее начальство, выше только командующий, но тот, как Гловацкий знал, попал в окружение и к своим выйдет не скоро. Первая мысль была: «Что там стряслось?», немного подумав, сменил ее на другую: «За какие грехи меня партия притягивает?» Особых проступков вроде бы за душою не имелось, но мало ли что может быть, вдруг кляуза какая на него поступила?
Никогда еще бойцы под его командованием не превращались в столь трудолюбивых землекопов что до войны, что в последнюю неделю июня. Да и представить такое раньше было невозможно – танки ведь главное средство мощного удара и стремительного прорыва. Действия частей при обороне не изучались, копкой траншей с окопами бойцов не занимали – вряд ли нашелся даже один танкист из старшего комсостава, что осмелился бы провести занятия по действиям механизированных частей и подразделений в условиях занятия оборонительных позиций. Да и он сам о таком даже не представлял – в умах всех военных РККА закрепили доктрину, будто гвоздь «двухсотку» кувалдой насмерть вбили: «Красная Армия будет самой атакующей из всех наступающих армий!»
– К бою! На позиции бегом! И не высовываться!
Это сейчас ОМОН втихую на «массовые беспорядки» перевели, тогда он делом занимался, людей от распоясавшегося криминала спасал. Отметин на теле от этих вот спецопераций у его бойцов куда больше было, чем от кавказских командировок, а награды крайне редки, не давали их за спасение простых обывателей. Вот и приходилось выкручиваться, чтобы потерь выпадало поменьше, своя кровушка ведь не водица.
– Чойбалсан, но в те давние года он еще не был маршалом, это было 15 лет тому назад. За бои против казаков Унгерна и атамана Семенова. Тогда я помогал монголам армию устраивать, вот и отметили – мой самый первый орден. А сейчас давайте перекусим, я только сейчас понял, что есть сильно хочу, с утра ничего не перехватывал. Или с обеда?