– Ни в коем случае нельзя, чтоб проходило! Любимый мой, родной, я так хочу тебя все эти дни! Истосковалась! Я сегодня на всю ночь свободна! Вот такой у нас медовый месяц…
Стоило наркому вчитаться в строчки, как остатки сна уже моментально исчезли, словно он и не спал. Николая Герасимовича будто подбросило с дивана. Наркома пробил, как говорили в старину, цыганский пот, холодный, он потек каплями по спине и лицу – немцы начали штурм Пскова, рвут там нашу оборону, а тут такое! Если пробьют себе дорогу на Ленинград, то с него будет спрос. Но что делать, звонить самому?!
Хранились патроны к Нагану, артиллерийские бебуты – искривленные кинжалы, даже шашки – все идеологически «не выдержанное», надпись даже прочитал – «за веру, царя и отечество», и, к сожалению, в очень небольшом количестве. Пулеметы тоже имелись, много. Но не наши Максимы, те уже на вооружение ДОТов УРа пошли, а из поставок союзников по Антанте в войне, что Первой мировой называлась. Было больше двухсот американских Кольтов на треногах в совершенно запущенном состоянии, нашлась сотня всякого антиквариата, а некоторым образцам даже внутренний голос не смог дать название. Но вот «Льюис», из которого красноармеец Сухов расстрелял басмачей Абдуллы в известном кинофильме, Гловацкий узнал сразу и чуть не умилился. Правда, когда узнал, что патроны ко всем иностранным образцам имеются, но вот навалены в ящики без всякой сортировки, резко опечалился, прикидывая, сколько людей нужно, чтобы боеприпасы в порядок привести. Тут одних названий винтовочных патронов больше десятка, прорва работы.
«Грабеж! Дай добровольно палец, всю ладонь откусят! Хотя… Танки понемногу приходят, одних КВ за неделю привезли сорок штук, минометы, пушки и автомашины есть, чего жаловаться. Мотопехоту вооружить легко, там ее и двух тысяч не будет, не проблема. Прав генерал Ватутин, это уже во мне местничество играет». – Гловацкий кивнул, молчаливо соглашаясь.
– В сентябре позапрошлого года вызвал нарком ВМФ, прямо в кабинете вернул мне широкий галун. И медаль вручил, хотя и с запозданием на год. Сказал, что рассмотрел рапорт, поручил заниматься практикой курсантов в училище имени Дзержинского. – Ударение на «рапорте» моряк сделал на второй слог, чисто на свой флотский манер.
– Я его в Монголии потом достал, он у барона Унгерна подвизался. И сам его кончил – подыхал он долго и мучительно. – Гловацкий скривился от воспоминаний: до сих пор ненависть бурлила, годы ее не притушили, еще бы раз убил. И тут опомнился, осознав, что свое отношение высказал вслух, насквозь непечатно. – Простите, товарищ маршал…