Иван Степанович уселся на жесткой полке, недовольно бурча – для штаба корпуса выделили один-единственный плацкартный вагон, в котором бывшее купе проводников отвели для командира корпуса. Все остальные вагоны были общими, обшарпанными и загаженными донельзя, впитав в себя навечно устойчивые запахи русской глубинки – несвежих портянок и грязной обуви, квашеной капусты с тухлятиной, махорочной вони в туалете и еще много чего совершенно непередаваемого. В его отсеке хоть прибрано было, но откуда-то пробивался устойчивый запах самогона, которого он, выходец из небольшого еврейского местечка укутанной топями и лесами белорусской глубинки, на дух не переносил. Но сейчас стойко терпел эти невзгоды, хотя испытывал желание забыться, как после принятой бутылки водки.