Громко и слаженно, стараясь держать ногу и равнение, моряки пошли в сторону пристани, а Гловацкий неспешно отправился к «эмке», у которой его ждал адъютант. Водитель уже завел мотор, и легковушка дымила выхлопной трубою, готовая сорваться с места и отправиться по казенной надобности…
– Я генерал Гловацкий, – с совершенно безмятежным видом произнес Николай Михайлович, одновременно быстро оглядывая открывшуюся перед ним картину. А она настораживала – рядом с его «эмкой» стоял броневик, люк на башне и дверца водителя открыты, прямо полная доверчивость. Полуторка обычная, десяток саперов, вот только обычные мосинские карабины, по штату положенные, у половины. У трех СВТ и у двух весьма редкостные для саперов ППД. Последние у сержанта, похожего на усушенного Шварценеггера в юности, и у воентехника, что-то староватого для своих лет.
Генерал отхлебнул настоя, скривился будто от стакана сивухи: варево Сонюшки ароматом и вкусом не лимонад, конечно, но рука хоть перестала так неметь и пальцы меньше покалывало. И лицо она ему снова заштопала сама, госпиталь дивизии в городе, и расторопный адъютант тут же привез ее в штаб корпуса. Никто из врачей даже поперек слова не сказал, видимо, уже поняли, что его с этой женщиной связывает многое. Наоборот, вроде личного лечащего врача ее прикрепили, без отрыва от основной хирургии – раненых в Псков доставили очень много, два дня боев обошлись чересчур дорого. Он по ее лицу это видел – усталое, с припухлостями красноватые глаза.
– Согласен с вами. Нужны как минимум четыре, лучше пять дивизий. Где их можно взять?
Василий Михайлович тихо отошел к оконной нише, чтобы не мешать разговору, уходить ведь нельзя до распоряжения. Створки были раскрыты, ветерок нес на него прохладу, заходящее солнце отблескивало в грязноватых стеклах. И странный звук, вроде стрекот моторов, но не машин, а откуда-то сверху, он его хорошо различал.