Сказать, что Сашка был поражен – ничего не сказать…
– Товарищ Тельман, невозможно быть сильными и успешными везде и сразу. Мы прекрасно делаем недорогое и весьма смертоносное оружие. Ротевер уже перевооружается на дегтярёвские автоматы. А будут ещё новые танки, самолёты и многое другое. Но невозможно всё делать хорошо. Обязательно найдётся что-то, что в одной стране будут делать плохо. И мы сразу разделяем сферы ответственности таким образом, чтобы вместе все три страны могли делать всё и самое лучшее.
– Надо ехать, – Александр пожал плечами. – Отсюда не понять, что там не так. Я ведь такой войны, как сейчас воюют, и не видел никогда. Всё время как-то подгонял ситуацию под свои решения. Уставы, конечно, читал, знаю. Но как там оно на передовой, ещё большой вопрос. Но вот насчёт Чехословакии есть идея…
Кёсеиванов с доброй отеческой улыбкой поддержал девочку за плечи. Она залилась краской, смущенно пролепетала слова благодарности и почти мгновенно растворилась в толпе – там, где секунду назад исчезла ее подруга. Премьер снова помахал толпе рукой и прошел в здание правительства. А еще через минуту на лестнице, ведущей на второй этаж, к залу заседаний, он внезапно почувствовал резкую боль в сердце. Хотел прижать руку к груди, но рука почему-то не поднялась. Хотел позвать на помощь, но голос пропал, а язык не слушался. Георги Кёсеиванов мешком завалился назад и покатился вниз по мраморным ступеням…
– Вот уже год итальянские, германские и русские авиаинженеры работают в условиях высочайшей секретности. Это всё, что нам удалось получить, и не спрашивайте, как. Фактически чудом.