— Все ясно, — вздохнул темный. — Ладно, с вами весело, но пойду я все-таки расспрошу своего ментальчонка поподробнее. Если появятся какие-то еще вопросы, найду обоих, — пригрозил он, смерив взглядом меня и хаосита.
В конце концов я пришел к выводу, что каменная копия раздражает меня не меньше, чем покойный оригинал, и решил, что художник явно достоин похвалы уже за одно это. Но подобным «произведением искусства» я бы не украсил даже сортир для слуг.
Вечером мы шли к морю ловить рыбу и по дороге встречали Тилль. Не знаю, какими резонами она руководствовалась — назвать это совпадением было сложно, но всякий раз целительница присоединялась к нам. Пока я нырял, она сидела на берегу с Инталором, который боялся заходить в воду глубже чем по колено. Наверное, просто сочувствовала мальчишке и искренне хотела принять участие в его судьбе. Мы с ней почти не разговаривали, обменивались какими-то малозначительными фразами, слушали рассказы друг друга, предназначенные для детских ушей, и… пожалуй, все.
Работа снайпера не стрельба. Если взять все время, которое «кукушка» проводит в своем «гнезде», то стрельба предстанет исчезающе малой величиной. Главная работа снайпера — ожидание. Долгое, выматывающее, неподвижное ожидание, когда лишнее движение может стоить жизни. Особенно зимой, когда лес как на ладони, стоит штиль, и чистый прозрачный воздух просматривается очень далеко.
Самым лучшим ответом на эти слова мне показался поцелуй. Глубокий, нежный, долгий и вполне красноречивый.
Но версия с выигрышем во времени представляется самой логичной. В конце концов, там полно разрушенных зданий, куда уж точно никто в ближайшем будущем не заглянул бы, а тело даже не попытались замаскировать. Еще одним насторожившим фактором являются пресловутые следы волочения и крови. Не могу вот так внятно объяснить, что меня в них насторожило, но… если угодно, это чутье.