Чувство вины было почти осязаемым, словно это я была виновата в одинокой и больной старости этой женщины. Все, чего я хотела, это уйти и не видеть безумную надежду в ее глазах, так мы пытаемся побыстрее пройти мимо инвалидов, просящих милостыню, испытывая иррациональную вину за свое здоровье и благополучие.
Реальность, как всегда, превзошла ожидания. Пашка лежала на неприбранной постели, которая требовала замены белья. Не девушка, змея, хвост, которой несколько раз обвивался вокруг большого, сантиметров в шестьдесят в диаметре, перламутрового яйца, скорлупа которого зеленоватыми разводами напоминала малахит. На полу рядом с кроватью стоял магнитофон, к которому тянулся извивающийся провод наушников, надетых на чешуйчатую голову. Рычаг громкости был повернут на максимум. Но стоило мне сделать шаг в комнату, как явидь открыла свои медные глаза с двойными зрачками и зашипела.
— Плохо будет, если за мной придут сюда по ее высокому распоряжению, а Ефим с ними сцепится, защищая меня. Всем плохо.
— Не уговаривай, — сказала я Пашке, когда мы вышли от старосты.
— Если кто-то хотя бы косо посмотрит в сторону моей дочери, я сдам стежку и всех вас первому встречному, — честно предупредила я.