— Добр-рое ут-тро, — в унисон сказали они энергичными голосами, и… принялись аккуратно пропихивать в купе тележку с едой.
— Вот из-за тебя-то прошлый состав рельсы и надорвал.
Бежал я практически налегке: в скрывавшемся досель под пальто и курткой худеньком рюкзачке «made in China» аккуратно уложены два килограмма самодельного пеммикана, то есть смеси из примерно равных долей сушеного мяса, толченых сухарей, сушеного молока и сала, спрессованной в плитки по размеру спичечного коробка, каждый из которых завернут в папиросную бумагу. Остальные четыре кило растолканы по внутренним карманам куртки, специально нашитым из многоцелевой полушерстяной байки. По прикидкам, на сутки должно хватать четыре сотни грамм подобной сверхкалорийной смеси, таким образом, запас рассчитан на две недели пути. Остальное сущая мелочевка: соль, спички, обмылок, пара смен носков и плавок, тех несносимых полусинтетических вещей, что провалились со мной из 21-го века, накомарник собственного плетения, несколько самодельных стрелок для компаса, складной нож, десяток крючков, плотно закрытая склянка со смесью керосина и махорки, да маленький бутылек с нашатырем. Сверх того, вокруг живота обмотано метров двадцать тонкой, но очень прочной веревки, плетеной из лучшего конского волоса, взятого из хвостов молодых рыжих жеребцов.
— Скучно сегодня, очень скучно и жарко, — тут Бабель перехватил мой взгляд, остановившийся на водке: — Это пустяк, знаешь, реальный пустяк для меня. То ли дело было… Но ты наливай, не стесняйся!
— Пришел как-то раз в чум к чукче геолог и удивляется: «Чучка, у тебя консервов полный чум, а ты с голода отощал как швабра!» — А чукча ему отвечает: «Однако газету открыл — там товарищ Сталин, журнал — тоже товарищ Сталин, радио включил — и там он! Теперь, однако, боюсь консервы открывать».
— Может, поперву в комиссариат? — попробовал возразить рябой, смачно сплевывая мне под ноги.