— Нет, — прошептала я. — Не хочу. Я не желаю ему смерти. Вы можете ему помочь?
— Антарея… Позвольте старику так вас называть… Я прошу, чтобы вы пообещали мне кое-что.
Я попятилась. Очень осторожно и медленно, словно боясь оступиться или споткнуться. А потом развернулась и бросилась к стенам дворца, чувствуя, как душат еле сдерживаемые слезы, как плывет все перед глазами, а внутри разрастается дикая, неконтролируемая паника и боль. Неестественная тишина, повисшая над садом, уже не казалась мне плодом воображения.
— Ева, мне некогда играть с тобой, — резко сказал он и поставил на стол какую-то склянку. Отошел к окну, заложил руки за спину. Похоже, мой грозный вид с кочергой в руках нисколько его не напугал. А жаль. Арманец молчал, рассматривая дорххам внизу. Я снова вспомнила, что он делал в этой чаше с желтой водой ночью, и покраснела.
— Тихо, моя сладкая, — на ухо прошептал он мне, наклонившись и на миг прижав к себе. И я снова почувствовала в его голосе улыбку. Осмотрелась уже спокойно, с изумлением рассматривая ИХ. На скалах, на черных осколках гранита, на желтом песке. Они спали, свернувшись, словно кошки, обернув хвостом огромные тела, похожие на каменные изваяния, застывшие в своей первозданной красоте и гармонии. Шипы, словно колючки, покрывали их тела, сложенные крылья могли поспорить размахом с парусом фрегата.
Я посмотрела на него, прищурившись, и брат осекся, отвел глаза.