Я опять сглотнул, хотя в горле было сухо.
Оксана, до этого смотревшая в какую‑то одну точку где‑то у меня на животе, подняла голову и перевела взгляд на мое лицо. Ее мутный, расфокусированный взгляд несколько секунд блуждал по моему лицу, а потом остановился на моих глазах. Ее лицо постепенно приняло осмысленное выражение.
Нельзя допустить, чтобы он попадал по Елене. У горгульи осталось всего чуть больше восьми с половиной миллионов жизни. Елена исцелять ее теперь не сможет, а если бы у нее и была мана для применения заклинаний лечения, то она в первую очередь исцелила бы себя. Хотя, исцелять себя можно, когда есть урон, когда здоровье не полное, а она говорит, что у нее… Я быстро оглянулся и глянул на индикатор жизни девушки. Полностью зеленый! Почему тогда эти ужасные раны на лице? Неужели следы от этих ожогов останутся навсегда? Раньше, года три назад, такого просто не могло быть, но с тех пор в этом мире многое поменялось. В основном для неписей…
— Ксюш? Посмотри под алтарем. Храм хоть и недействующий, но кто его знает. Воля богов, она такая… Всякая может быть.
— А разве так можно? — спросила девочка, по — прежнему не отводя взгляда от яблока
— Жрицы сказали, что такое не исцеляется. С этим ничего нельзя сделать. Этого не исправить.