Отец Кирилл смотрел на меня большими глазами.
– Да ладно, Борис, не гневаюсь я, все правильно сделал, знал, что не уговоришь меня, – так сам все Хворостинину рассказал, а тот уже Иоанну Васильевичу.
– Джером, это мой первый опыт, я специально хранил здесь эту бутылку, чтобы выслушать мнение англичанина. Конечно, если бы это мнение высказал шотландец, было бы еще лучше… Что же касается способа приготовления, то идеи витают в воздухе, и надо только сообразить, как их поймать.
Из этих одиннадцати человек мне удалось создать неплохую учебную группу, и парни с прилежанием овладевали знаниями, тем более что работали они в нашей небольшой больничке с весны самостоятельно и оставляли для меня только тех больных, с которыми не могли разобраться сами. Конечно, собственно больных было маловато – та молодежь, которой посчастливилось остаться в живых в первые годы жизни, была практически здорова. Стариков было немного, и они считали лишним ходить по лекарям, так что в основном лечились мелкие и средней тяжести травмы, переломы, раны. И с каждым днем мои ученики становились все более уверенными в себе.
Я вошел в кабинет, зажег лампу, уселся за стол и начал рисовать этапы оперативного лечения Тихона Брагина, царского алхимика, астролога и, возможно, будущего ректора Московского университета. Знания еще крепко сидели в моей голове, и рисунки получились неплохими. Завтра поутру ознакомлю своего гостя, чтобы тот знал, в каком виде ему придется ходить в течение двух-трех месяцев, чтобы он понимал, что с куском кожи, тянувшимся со лба на нос, особо в людные места не походишь. Закончив эти рисунки, я приступил к следующим: вещи, которую я рисовал, в этом мире никто еще не видывал.
– Ну, мать, собирай нашего отрока, будет он отныне учиться в школе лекарской у самого царского лекаря боярина Щепотнева.