Радио пропиликало в последний раз, и начались новости. Я привычно навострил уши.
Папа отчетливо выдохнул и чуть порозовел.
Да, именно таким он запомнился Андропову, таким он его уважал и такому был предан. Тем больнее было все чаще видеть появляющиеся признаки дряхлости, и тела, и ума.
- Уж да... - многозначительно заулыбался сидящий позади Рябенко.
Через полтора часа рубашка вчерне была готова. Без воротника и манжет, они лежали отдельно, привыкая под прессом к клеевой бязи. Ох и намучался я с ней... Еще петли осталось обметать и пуговицы пришить. Но это завтра.
Я приподнял правую бровь, и взгляды рассеялись, словно и не было.