- Траванулся... - пробормотал я, прислушиваясь к взбунтовавшемуся нутру.
- Ну... - неуверенно сказала она, когда молчание стало неприлично затягиваться, - иди уж.
- Да, они. Клеопатра, по сведениям исторических источников, свободно изъяснялась на десяти языках, Толстой знал пятнадцать, Грибоедов и Чернышевский - по девять. А в доме Набокова в его детстве говорили сразу на трех языках: русском, английском и французском - вот он всеми тремя и владел как родными.
- Выучишься, отслужишь - приходи, поговорим. А пока - нет. Рано тебе.
- Знаешь, - так же негромко сказал я, глядя на нее сквозь ель, - чем хорош именно советский новый год?
Тома сдвинула под одеялом ноги правее и кивнула, мол, садись на тахту. Я обрадовался - так даже лучше.