Пэра Эйлта, как и, впрочем, Эстатру с Эйтаном, отличало от моих давних знакомых даже не происхождение или общие черты характера, а какое-то особое отношение к миру, свойственное только людям, многое повидавшим. Ни напускная холодность Змея, ни мягкость Эйлта, ни элегантная непринужденность Ящерицы не могли спрятать главного — блеска глаз из-под ресниц, который, казалось, говорил: «Я прошёл все уровни Бездны, заплатил всем, чем только можно платить — и, если надо будет, повторю этот путь».