— Понял, — ошарашено пробормотал мехвод. — А как же вы, тов…
— Понятно, — протянул сержант ничего не выражающим, лишенным всяких эмоций голосом. Видимо, просто чтоб не молчать. На душе было не то чтобы горестно или, скажем, тоскливо. Нет, внутри у танкиста словно кто-то вывернул из патрона давно перегоревшую лампочку. Вывернул и выбросил. С хлопком разбив о мостовую хрупкую стеклянную колбу. Да так, что стало на всё наплевать. И на звуки боя за спиной, и на бормотание чем-то озабоченного мехвода, и на предстоящий путь в тыл, да и на себя, в общем-то, тоже. Только сейчас Евгений понял, зачем политрук отдал такой приказ, ссылаясь на его же, сержанта, предложение. Уходить вроде бы как с донесением, прикрываясь отсутствием оружия у бойцов. Отдал приказ, а сам остался. Скорее всего, просто не видя для себя возможности уйти. Для себя лично. Чтобы не смотреть потом в глаза выживших в этой мясорубке. И чтобы не стать таким же, как они. Выжившими и побежденными.
— Т-т-тов-варищщ, фух, ссержж… — громкий пыхтящий голос откуда-то сбоку и сзади от танка заставил сержанта резко обернуться.
— Сержант Винарский. 12-я танковая бригада РККА. Временно возглавляю отряд из пяти бойцов. Прибыли сюда из 1942 года. Календарный день тот же. Разницу в местоположении не обнаружили. Каким образом произошел перенос, достоверных сведений не имею.
— Точно! — спохватился сержант. — Совсем забыл.
— Да я… это… я, — промямлил Евгений, растерянно озираясь в поисках, чем бы протереть закопченную физиономию.