Рисунок боя надо было срочно менять. Немецкие самоходчики перекрывали проход вглубь села, а пехота могла скоро очухаться и подобраться к одинокому Т-70 на близкое расстояние. Бросок гранаты или пара кило взрывчатки и все — хана танкистам. Возможно, стоило выпустить наружу двух бойцов для прикрытия. Но, поразмыслив, сержант решил этого пока не делать. Другой вариант развития событий показался ему более предпочтительным. Край села упирался в небольшой пригорок. Если обойти его слева вдоль кромки оврага, можно было прикрыться возвышенностью и вновь попытаться пробиться на хутор, оставив позади немецкую самоходку.
— Есть! Есть! — заорал в микрофон Марик. — Готов фриц. Попал!
— Хмырь какой-то из блиндажа выскочил. Офицер, кажется.
Впрочем, копаться в земле летчик не собирался — он искал снарядные ящики.
Евгений не мог видеть в потемках глаз политрука, но чувствовал этот взгляд, тяжелый, пронизывающий душу, нахмуренные брови, губы, плотно сжатые в суровую нитку, желваки, перекатывающиеся на скулах. Чувствовал и ждал. Ждал ответа, решения. Ждал, надеясь. И веря. Теперь веря.