— Тогда ладно. Вот только простите, товарищ майор, еще один вопрос. Насчет погон ваших.
Покончив со штабной машиной и ее сопровождением, семидесятка вновь нырнула в овраг, но уже по другую сторону дороги. Настроение экипажа было приподнятым. Еще бы, несколько орудий, бронетранспортер, три единицы легкового транспорта, не менее двух десятков вражеских солдат и офицеров — бывает, что и за несколько боев такого не добьешься. А тут, всего два часа, и вот тебе пожалуйста, все в ажуре и без потерь. Даже вынужденные пассажиры прониклись. Синицын что-то восторженно мычал, протирая слезящиеся от выхлопных газов глаза, Кацнельсон, слегка оглохший от пулеметной стрельбы над головой, фальшиво насвистывал "Марш советских танкистов", а танк…
Однако уже через секунду вдруг опомнилась и выскочила наружу.
Тяжело вздохнув, девушка встала и нацепила на себя оружейную сбрую, не забыв пристегнуть к ремню сдвоенный подсумок со снаряженными магазинами. Оставалось лишь одно — переключить гарнитуру на проводной режим и воткнуть витой удлинитель в специальное гнездо коммутатора.
— Чо это не дано? — тяжело дыша, пробурчал Кацнельсон под ухом у лейтенанта, бухаясь рядом на землю.
Вместо ужина под обрывистым склоном сухой балки состоялся митинг батальона, на котором комбат зачитал приказ командарма о завтрашнем наступлении. Выступивший после политрук толкнул речь о необходимости всеми силами бить врага, о готовности прийти на помощь осажденному Сталинграду и под конец громко провозгласил клятву верности социалистической Родине. После троекратного "Клянемся!" танкисты разошлись по машинам.