Лейтенант присмотрелся. Действительно, возле правого ската лощины стоял танк. Легкий Т-70, не замеченный поначалу в связи с темнотой.
— Ну, благородие не благородие, но по званию, да и по возрасту я все же постарше буду, — снова усмехнулся человек с погонами. — Так что потрудитесь, сержант, не выеживаться, а объясните лучше, как вы тут вообще очутились. На вверенной мне территории.
— А! Фигня! Дуй к блиндажу, на месте разберешься.
— Свиридяк? Вы сказали — Свиридяк!? Тарас Свиридяк?
Летчик засунул ТТ в кобуру и пожал протянутую руку. Честно говоря, не нравился ему этот особист. Почему — не ясно, но вот не лежала душа, и всё тут. И пожатие у него неприятное, рука влажная и скользкая какая-то, будто норовит в любой миг то ли отдернуться, то ли, наоборот, вцепиться клещами. Однако проявлять недовольство лейтенант не стал: "Всё же одно дело делаем, пусть и по-разному".
Макарыч загрузился в машину через башенный люк и, устроившись на кожухе переднего движка, принялся баюкать сломанную руку. Следом проскользнул тщедушный Кацнельсон. Винтовку свою он примотал к стальному шесту, на котором болталась командирская сидушка. Сержант забрался в танк последним. Металлический звон захлопнувшейся крышки прокатился по оврагу и рассеялся без следа в странном тумане вместе со всеми сомнениями и колебаниями предыдущих минут.