Комиссар ненадолго задумался, глядя на командира легкого танка, а затем…
Первый снаряд был подкалиберным. Девятнадцать последующих унитаров чередовались — осколочный, за ним бронебойно-зажигательный — и так до конца укладки. Евгений всегда заряжал основной магазин подобным образом, чтобы сначала шел самый убойный снаряд — на случай, так сказать, больших бронированных неожиданностей, а уже потом выстрелы для более легких и привычных целей. Трассирующие снаряды сержант не любил, а потому запихивал их в неудобные укладки по правому борту вместе с баловством навроде картечи. Слева примостились тупоголовые зажигалки, осколочные и подкалиберные, хотя последних было всего-то пять штук.
— А нету. Нету у нас патронов, сержант. Кончились. Еще раньше, чем танк твой, кончились.
— Да погоди ж ты, б… Куда паровоз гонишь?
— Вы что, с ума посходили? Вас же, идиотов, обратной волной или рикошетом снести могло. А ну-ка быстро в танк, и чтоб без приказа никуда, взрывники хреновы.
И тут же словно бы что-то торкнуло сознание. Привиделся полумрак какого-то похожего на склад помещения, забитого бочками, ящиками и коробками. И черный зрачок ствола, нацеленного прямо на лейтенанта. И еще кто-то рядом, кто-то знакомый и безумно близкий. Родной. Летчик зажмурился и попытался вспомнить, но понимание не приходило. Только темный размытый силуэт и ощущение потери. Непоправимой и потому особенно страшной.