— Володя, — прошептал летчик, сгорая от стыда и утирая губы рукавом. — Извини…те. Я тут… немного… я…
А "гонщица" тем временем подошла к бойцам и остановилась. В десяти шагах от замерших в ступоре красноармейцев. Выглядела она и впрямь потрясающе. На вид лет двадцати пяти, в облегающем комбинезоне из плотного, похожего на кожу материала черного цвета, с серо-голубыми защитными вставками, в высоких ботинках на прочных рантах и лихо заломленном набок лазоревом берете с кокардой, который девушка надела сразу как только шлем сняла. Выпадающая из-под головного убора прядка густых темно-русых волос мягко искрилась на солнце, чуть прикрывая лоб, делая ее и без того огромные голубые глаза еще больше, еще ярче, еще притягательнее. И коса… ее коса до пояса… М-да. Это было нечто.
Правее "Ганомага", метрах в двадцати от него, мелькнула какая-то тень. Смутно знакомая. Поднявшаяся из окопа. Метнувшаяся навстречу врагу. Вскинувшая руку в броске. И вновь рухнувшая на землю.
— Да уж, — пробормотал сидящий сзади Барабаш, когда незадачливый часовой отошел к обочине. — Совсем службу не знают уроды.
— Синицын! Бегом сюда. И бинты, аптечку там, — крикнул Винарский бойцу в танке. — Слева глянь, под укладкой должны быть. Давай-давай, скорее.
— Да всё нормально, сержант. Я скоро, — дернул шекой лейтенант, скинул со спины уже изрядно поднадоевший ему РПГ, а затем, перехватив автомат за ремень у ствольной коробки, быстро, но стараясь не сильно шуметь, пополз в сторону немецких позиций. Туда, где из окопа торчали колеса перевернутой пушки.