— Я те дам гранату, — ответствовал красноармейцу седоусый сержант, командир стрелкового отделения. — Нут-ка, проверь по-быстрому, кого там еще черти вынесли? Токмо сторожко проверь, носом сразу не суйся.
— Как это гасить? Ты что, сдурел? А вдруг свой…
— Ты, командир, это… извини, что вышло так, — пробормотал Барабаш после того, как Синицын с Кацнельсоном наскоро перевязали ему разбитую голову и плотно стиснули левую руку двумя короткими брусками, добытыми в недрах боевого отделения.
— Вперед, Макарыч, — проорал сержант в шлемофон и для верности толкнул водителя в спину обеими ногами.
В перекрестье прицела маячила туша немецкого бронетранспортера. Танкист коротко выругался, кляня себя за то, что не сумел рассмотреть главного. Противотанкового орудия в кузове тяжелого "Ганомага". Калибром всего 37мм и, тем не менее, оказавшегося способным пробить бортовую броню семидесятки. Зря, выходит, он поливал свинцом смотровые приборы и щели — по крыше надо было бить, пока БТР еще не успел развернуться. Теперь же укрывшиеся за орудийным щитом фашисты могли не опасаться пулеметной стрельбы. Ну или почти не опасаться.
Танк взревел моторами и медленно пополз по полю в сторону холмов. Мехвод подтормаживал то левой, то правой гусеницей, отчего машина шла зигзагом, будто бы совершая некий странный танец посреди развороченного бомбами и снарядами поля. При каждом повороте каска Марика с громким стуком ударялась попеременно то об орудие, то о погон башни, внося свою лепту в какофонию звуков развернувшегося сражения.