— Ну да. Внедряются к нам под видом своих и дознаются, так сказать, до всего. Ну и гадят, соответственно. Разброд там внести или засаду какую устроить. За два года мы так восемь групп потеряли. Вот и приходится всех новых проверять, да и к старым доверие, бывает, под сомнение ставишь, — пояснил Бойко, нажимая какую-то кнопку на поясе и снимая ногу с размыкателя. — Так что извините, мужики, рисковать я сейчас не могу. Дело уж больно важное предстоит.
— Рано радуешься, — осадил его лейтенант, спуская с небес на землю. — Патронов у тебя сколько осталось?
— Там… — машет рукой танкист, указывая на окоп и суетящегося санинструктора.
— Ладно, Володя, не смущайтесь. Это у меня всегда так, после стычки смеяться хочется… Пойдемте уж, — девушка взяла лейтенанта за локоть и решительно повела его к машинам.
Машина Винарского под номером "236" шла крайней справа. В верхнюю панораму сержанту хорошо были видны облепленные десантниками легкие танки, идущие третьим эшелоном наступления. На ближних скатах возвышенностей живописно раскинулись разбитые немецкие пушки, обломки бревен и разорванная колючка. Особую радость сержанту доставляли валяющиеся здесь и там трупы в мышиной форме. Правда, радость от созерцания убитых врагов омрачали другие картины. Прямо перед вражескими траншеями в клубах густого черного дыма застыл погибший советский танк, а еще одна подбитая машина с развернутой башней и склоненным стволом стояла чуть дальше. Танкист в разорванном комбинезоне и кто-то из санитаров суетились возле переднего люка, пытаясь вытащить из стального чрева обмякшее тело товарища.