— С Четвёртого Украинского говорите… ну-ну… вяжи их, ребята!
— Да ты, паря, лапоть. Там же ясно написано — нур фюр дойче. Тильки для нимцев. Так шо ничо у тя не выйдет.
— Товарищ полковник, а чего «тихоню» вообще в Измаил понесло? Аж с Чехословакии? Другого места выхода не нашёл? До того же Тернополя гораздо ближе…
— Так, баста — отбой! Завтра дел много, пора сворачиваться.
Хе, как я её отвлёк резко! Что значит умение общаться с барышнями. Сразу перестала спорить и убежала эпистолярным жанром заниматься. А то — «не возьму, не возьму»… Тоже мне — нашла миллионы. Да я бы и больше дал, только вот опаска взяла — девчата молодые, как бы от крупных «бабок» не одурели. Хотя на них это не похоже, но лучше подстраховаться и подкидывать по мере надобности. А сейчас — пусть себя побалуют немного, тем более что на базаре цены просто несусветные, а на карточки учащихся не пожируешь… Смешно даже — на то колечко с брильянтом, что я Хелен подарил, здесь на базаре мог бы купить аж четыре бутылки водки или три ведра картошки. Офигеть… Дела-то теперь обстоят, как у нас в конце восьмидесятых — в магазинах шаром покати и товары по карточкам, зато в коммерческих есть всё, только цены совершенно космические. Причём именно на продукты питания, и поэтому, к примеру, хороший шмат сала можно легко поменять на отличный шифоньер. Но сейчас здесь война идёт, и всё это считается временными трудностями, а почему в конце двадцатого века так получилось — непонятно…
Для Колычева это стало последней каплей, и, обозвав меня неисправимым долбодобом, он в ярости упёк подчинённого расхитителя на гарнизонку. А если смотреть трезво, то пострадал я, как и все великие люди, исключительно за правду. Но того же Галилея за заявку про то, что «она вертится», святая инквизиция к домашнему аресту приговорила, а меня за правдиво написанный отчёт сразу обвинили в растрате государственных средств и в тюрьму посадили. А главное, за какие-то жалкие две штуки марок, будь они неладны!