Чапаев положил рукопись на крышку секретера и некоторое время смотрел в полукруглое окно своего кабинета.
– А легче ему живется именно потому, что он быстрее приспосабливается к переменам.
– Ну что же, – сказал Котовский, – согласен. У меня в багаже случайно как раз есть аптечные весы…
– Дальше? Что дальше. «А есаул-то наш догадлив был, он сумел сон мой разгадать… Ой да пропадет, он говорил мне, твоя буйна голова». Ну, про есаула понятно – это господин барон про себя так сложили, они у нас и правда догадливые. Да и насчет головы тоже понятно – это прямо по Ебанишаде. Раз ум так расплясался, что сам не знает, куда едет, то ему, понятное дело, только пропадать. И еще тут смысл один есть. Это мне недавно только господин барон сказали на ухо. Такой смысл, что всю эту мудрость людскую все одно здесь бросить придется. Но жалеть не надо, господин барон сказали, потому не надо, что самого главного все это не касаемо. Потому и поется, что не ты сам пропадешь, а только голова твоя буйная. А ей все равно туда и дорога.
Я увидел в окне два темных силуэта. Один из них поднял ладонь и приложил ее к стеклу. Я помахал им в ответ. Жербунов довольно грубо дернул меня за рукав.
– Как чего? Ждать до восьми. И попроси, чтоб пропуск выписали.